В. Корнюшина (Лабан)

«Как для меня началась война»

Война!... Это слово ворвалось в сознание каждого советского человека в июньский полдень памятного 1941 года. В этот день я каталась в компании своих друзей в Александровском парке г. Пушкина. Включились репродукторы, и мы услышали, что сейчас будет выступать тов. Молотов В. М. Один из друзей, тот, который был постарше, сказал: "Поехали скорее ближе к репродуктору, сейчас сообщат что-то важное". Позже я его спросила: "Почему ты сразу определил, что сообщение может действительно важным?" Он ответил, что прекрасно понимал сложившуюся на тот момент обстановку в мире. Опустив головы, не прощаясь, мы разъехались тогда по домам.

Война! Волна гнева и возмущения прокатилась в народе! В то время я работала секретарем физического факультета Ленинградского Университета. У студентов шла полным ходом летняя сессия. Все завертелось. Молодые ребята и девчата досрочно сдавали экзамены и тут же шли добровольцами на фронт. Факультет опустел примерно за неделю! Те, кто оставался, продолжали работу, устанавливали дежурства. Я тоже дежурила, сбрасывала зажигательные бомбы с крыш зданий. Враг приближался к городу с каждым днем. Жители, целые заводы и учреждения спешно эвакуировались. Прежде всего, старались вывезти из города детей. Мне пришлось побывать в эти дни в Пушкине. Я ехала с Варшавского вокзала и оказалась очевидцем происходящего. В воздухе стоял непрерывный стон и крик. Это матери расставались со своими детьми. Кровь застыла в жилах, и я расплакалась сама.

Жизнь в городе усложнялась также с каждым днем. Были выданы продовольственные карточки, а в декабре уже они остались не отоваренными: нечем было отоваривать. Резко поднялась смертность, город пустел на глазах. Трамваи и троллейбусы, вышедшие на маршрут в декабре 1941 г., остались стоять на путях до весны 1942 г. В городе была отключена электроэнергия. Оставшиеся в живых буквально ходили по трупам. Я жила на углу Невского проспекта и р. Мойки, ходила на работу в главное здание университета через р. Неву. Рядом с Дворцовым мостом, у спуска, была сделана прорубь, куда люди ходили за водой. Вся поверхность от проезжей части до проруби была буквально зеркальной. Обессиленные люди по нескольку раз, пытаясь поднять немного воды, поливали ею снег. И мороз тут же схватывал воду, каток постоянно полировался. У многих недоставало сил подняться наверх, и они замерзали тут же.

3 марта 1942 г. началась эвакуация Университета. Все звали меня уехать, но я решила оставаться. Трудно сказать, почему я это сделала, ведь тогда уже дистрофия настигла меня. Из всей нашей многочисленной семьи я осталась в городе одна. 20 мая ко мне пришел муж моей старшей сестры узнать, как мои дела. Он служил в действующей армии, в город приехал по делу, ко мне он зашел почти случайно, и это спасло меня. В то время началась мобилизация женщин, и он сказал мне: "Просись на фронт в нашу часть, я поговорю со своим начальством и возьму отношение. Иначе ты погибнешь". Муж сестры сдержал свое слово и тут же прислал отношение. Оставалось пройти медкомиссию. Меня осмотрели и наотрез отказали направить на фронт, сказав, что на фронте и своих покойников достаточно, сказали, что живой я туда все равно не доеду. Я разрыдалась. У военкома, очевидно, дрогнуло сердце, и он сказал: "Ну, что ж, попробуйте".

Итак, 30 июня 1942 г. я отправилась на Карельский перешеек на станцию Песочная. Наша часть стояла на Медном озере. На станции меня встретил зять. Было около семи часов вечера. Нам надо было пройти примерно 10 км. Я останавливалась поминутно, сил у меня не было. Тогда зять мой решил, что, пожалуй, разумнее оставить меня в лесу километра за три-четыре до части и как-то подкрепить меня. Он пошел вперед и вернулся с котелком каши. Я проглотила кашу, и только тогда я смогла подняться на ноги. Мы подходили к части в начале шестого утра. Солдаты уже просыпались, собирались у кухни завтракать. Я опять присела на пенек. Ко мне тут же подошли с вопросами: "Как там в городе?" И каждый, кто подошел - поделился со мной кусочком хлеба или ложкой каши. Долго мне бросали кусочки в котелок, несмотря на мои протесты, по-доброму приговаривая: "Ешь, ешь, девочка, поправишься". Потом меня привели на КП 3-ей роты. В течение трех-четырех дней я еще ходила в черном шерстяном платьице и туфлях. И мне почему-то было все время холодно, хотя стоял уже июль месяц. Спустя еще несколько дней, мне выдали форму. А 14 августа состоялась церемония принятия присяги. Я тоже приняла присягу с винтовкой в руках, а вот нести винтовку потом помогли, она была очень тяжела для меня в то время.

В то время в мои обязанности входило дежурство на телефоне на КП 3-ей роты. Дежурили мы вдвоем с Ниной Дудко, иногда нам давали третьего человека. Помню один эпизод, как финские самолеты прилетели бомбить наши позиции. Командир роты скомандовал нам, девчонкам, скрыться в ДОТе, а сам с другими бойцами-мужчинами принялся стрелять по самолетам из винтовки, очень долго сожалели они потом, что не было боеприпасов для ручного пулемета. Так финские самолеты и скрылись безнаказанными.

Так продолжалось до 12 сентября 1942 г. Я уже окрепла, появились сила и быстрота в движениях. Было решено создать девичий пулеметный взвод. Командир 154 ОПАБ направил меня в 5-ю роту в ДОТ под названием "Воля". К вечеру 12 сентября в ДОТе собрались Лида Соколова, Надя Бугрова, Леля Хрулева, Вера Константинова, Валя Орлова, Валя Ерошина, Валя Глебова, Зоя Кинс, Нина Дудко и я. Зоя была помкомвзвода. В конце ноября 1942 г. Зою перевели на комсомольскую работу в 154 ОПАБ, и к нам во взвод она приходила уже как комсомольский работник. Два дня с нами были бойцы-мужчины, потом их направили на другие ДОТы, а мы, несколько девушек, остались хозяйками "Воли". Командиром нам дали лейтенанта Назарова. И вот началась наша настоящая боевая служба. С первого же дня л-т Назаров начал с нами изучать материальную часть станкового и ручного пулемета, винтовки, гранаты, химической установки в ДОТе, сектор обстрела ДОТа. Нас учили правильно стоять на посту, нести караульную службу. Поначалу было очень трудно. Наш ДОТ стоял на пригорке у развилки дорог, открытый для доступа с любой стороны. И бывало, конечно, страшно стоять на посту, особенно ночью. Правда, финны не разгуливали на охраняемой нами территории. Но пули, ракеты, снаряды летали ой как часто! Караул надо было нести у входа в ДОТ и внутри у телефона. Я была назначена помкомвзвода и чаще других дежурила ночью у телефона. Лейтенант Назаров ночью отдыхал, а днем проводил с нами занятия. Рядом с ДОТом располагалась наша землянка. Она соединялась с ДОТом ходом сообщения. Жили и отдыхали мы в землянке. По боевой тревоге мы занимали свои места у пулемета в расчете, как положено, за две минуты. Все навыки были доведены буквально до автомата.

С ноября 1942 г. я начала с группой наших разведчиков ходить на "истребление". "Истребителями" тогда назывались снайперы, которые, пробравшись на нейтральную полосу, к финской проволоке, стреляли (другими словами, "истребляли") врагов. На истребление чаще других нас водил серж. Полунин, очень хорошо знавший минное поле. В группу включили 7-8 мужчин и всего одну женщину. Люди подбирались надежные, выносливые, смелые. Во время выполнения заданий случалось всякое. Выходили на задание рано утром, когда были еще сумерки. Первым шел серж. Полунин. Добирались до проволоки, за которой начиналось минное поле. Дальше ползли по-пластунски, не смея ни на один сантиметр отклониться ни вправо, ни влево, со всех сторон грозила смерть. Так мы добирались до финской проволоки, откуда уже были хорошо видны движения людей у них в траншеях. Во время моей третьей боевой вылазки мне доверили винтовку с оптическим прицелом. Я затаилась и стала наблюдать за каким-то финским солдатом, которого мне было хорошо видно от головы до пояса. В какой-то момент я спустила курок, солдат упал, и финны мгновенно открыли огонь по нашим позициям. Их снаряды перелетали через нас. Мы каким-то чудом пробрались обратно и залегли в воронке на нейтральной полосе, а точнее говоря, лежали посреди минного поля. Это было часов в десять утра. К четырем часам вечера, когда стало смеркаться, серж. Полунин вывел нас с минного поля. Мы успешно добрались до наших боевых расположений. Нас уже встречали. Легко можно представить себе радость людей, бывших на волосок от смерти и случайно спасшихся!

Во время одной из таких вылазок группа, возглавляемая л-том Павлушей Слепченко, попала под сильный пулеметный огонь. Погибло шесть солдат и одна девушка, моя подруга - Тамара Чернакова. Тамара была санинструктором нашей роты и ходила на истребление чаще других девчат. Она была очень смелой, отчаянной. И вот для нескольких молодых солдат и для нашей Томочки война закончилась. Поздним вечером наши ребята пробрались и вытащили убитых с поля боя. Принесли и Томочку. У нее была простреляна вся грудь, видны были сплошные раны. Невозможно было описать наше состояние, когда мы увидели эту картину. Это даже не трупы на улицах города! Все внутри восстало против этой чудовищной несправедливости, против ничем неоправданней смерти! В тот раз каким-то чудом спасся только л-т Слепченко. Он сумел доползти до наших расположений, истекая кровью от множества ранений. Мы все поклялись тогда отомстить за смерть наших воинов, за смерть Тамары Чернаковой.

Именем Тамары Чернаковой был назван ДОТ "Совет", где она служила. На Черной Речке, где размещалась наша часть, есть теперь улица имени Тамары Чернаковой. Еще чаще мы стали ходить на "истребление”, стремясь увеличить личный счет "истребленных". Но вскоре во время выполнения задания была тяжело ранена еще одна девушка - Нина Дудко. Тогда командир 5-ой роты капитан Оносов сказал: “Хватит! Больше ты не пойдешь. Может, останешься жива".

С 1 января 1943 г. в Сертолово открылись трехмесячные курсы младших командиров. Я попала во второй набор. Занятия начались с 1-го апреля 1943 г. Я успешно закончила эти курсы и в звании ст. сержанта вернулась в свою роту. К тому времени был сформирован второй женский ДОТ под названием "Память". Наша часть пополнилась девушками, которые в январе 1943 г., после прорыва блокады Ленинграда, пришли к нам с Ладоги, с Дороги Жизни. Меня назначили помкомвзвода на ДОТ "Память". Командиром взвода был лейтенант Еремин Н. П., товарищ очень знающий и грамотный. Вообще хотелось бы положительно отметить наших политработников 154 ОПАБ. Вот, к примеру, очень хорошо помню агитатора батальона Дубинского М. А. Какие он делал доклады! Убедительные, доходчивые! Агитатор Дубинский М. А. в самое трудное время высказывал предположение о том, что, начиная с битвы под Сталинградом, в ходе войны должен наступить коренной перелом. И, что самое главное, мы очень верили каждому слову наших агитаторов и политработников.

С того момента, как я начала ходить на задания по уничтожению врагов и убила одного финна, мне выдали боевую характеристику для вступления в члены ВКП(б). Три м-ца я была кандидатом, а в марте 1943 г. я вступила в члены ВКП(б). В ту пору мне был 21 год. Я продолжала нести службу в ДОТе "Память" вместе с Лидой Мясоедовой, Тосей Егоровой, Лилей Леоновой, Аней Смирновой, Таней Клочковой, Женей Борисовой, Лидой Ольхиной, Марией Басовой, Шурой Макаренковой, Полиной Солнцевой, Аней Семеновой. И опять чаще приходилось дежурить по ночам, расставлять посты. Наружный пост надо было менять каждые два часа. И днем и ночью, в холодные зимние дни и жарким летом, каждая из нас безропотно шла на пост. Мы уже забыли, что когда-то спать ложились только вечером, а вставали утром. Было надо, и мы безоговорочно шли. И ни одна не дрогнула, не разревелась. Бывало, что плакали, но очень тихо, это когда теряли друзей. Всем так хотелось дожить до ДНЯ ПОБЕДЫ!

За два года мы, девчата, стали настоящими солдатами. И спрос с нас был такой же, как с настоящих бойцов-мужчин. Вся наша техника была в полной боевой готовности. Мы все умели хорошо стрелять из винтовки и пулемета как из ДОТа, так и в полевых условиях. Мы на равных со всеми выходили на ученья, зимой и летом нас поднимали по боевой тревоге, и мы шли с полной боевой выкладкой. Семь-деcять девчат из взвода несли станковый пулемет, боеприпасы к нему (12 коробок с патронами), свою винтовку, гранаты. Уходили на двое-трое суток, оставались только три человека для несения наружной караульной службы. Мы не знали усталости, холода, неудобств. Но ведь мы же женщины! И по складу своего организма могли, но не хотели и никогда ни в чем не отставали. Капризных у нас просто не могло и быть! Бывали, конечно, и светлые минуты, минуты отдыха и даже веселья. Нас очень сплотила и во всем помогала наша особая фронтовая дружба. Было среди нас много жизнерадостных, веселых девушек, любивших посмеяться и пошутить. Такими были Вера Константинова, Валя Орлова, Валя Ерошина. Ведь Валечке Ерошиной было всего 17 лет!

Наступил июнь 1944 г. На нашем участке фронта началось большое наступление. Плотность огня на линии фронта доходила до 250 орудий на один километр. Утром 10 июня началась артподготовка. Стоял сплошной гул и грохот орудий, мы не слышали друг друга. К грохоту артиллерии присоединился гул низко летевших бомбардировщиков. И все это шумело и двигалось по направлению к тому лесу, на который мы долгие годы смотрели из амбразур. Связь сообщила, что наши войска освободили Куоккала (Репино), Терийоки (Зеленогорск), а к 26 июня и город Выборг. Опустело наше расположение. Мы оказались в глубоком тылу, т. к. в августе Финляндия вышла из войны. "Солдатская почта" сообщала разное: нас должны вывести в резерв, что возможно затем нас должны направить на Белорусский фронт. Но на западе обходились без нас. После встречи Нового 1945 года нас перевели в казармы на Черную Речку. Всю весну 1945 г. (до 1 июня) мы занимались консервацией ДОТов, разбирали в них установки, прокладывали траншеи, собирали со столбов провода и изоляторы. 10 июля вышел приказ о первоочередной демобилизации женщин и мужчин старшего возраста. И нам пришлось расстаться со своим 154 ОПАБом и полевой почтой номер 18522!

А с августа того же года, 1945-го, имея двухлетний партийный стаж и орден Красной Звезды (с ноября 1943 г.), я уже пришла трудиться на Ленинградский оптико-механический завод.

Ст. сержант Валя Лабан (Корнюшина)
5-я рота 154 ОПАБ 22 УР